Не расстанусь с комсомолом
Я познакомился с Михаилом Тимофеевичем Калашниковым больше сорока лет назад и со временем контакты по службе переросли у нас в крепкую дружбу. Наша первая встреча произошла при следующих обстоятельствах. В 1974 году в Ижевск приехал заведующий отделом спортивной и оборонно-массовой работы ЦК ВЛКСМ и выразил настойчивое желание встретиться с создателем АК-47. Мне как первому секретарю областной комсомольской организации пришлось ему объяснить:
— Михаил Тимофеевич — человек засекреченный. Даже я не знаю, где он работает.
— А за рубежом знают, — парировал собеседник, не собираясь отказываться от задуманного.
Только с помощью секретаря парткома Ижмаша В.С. Подмосковного мне удалось выхлопотать разрешение на короткую, не больше 20 минут, встречу.
В назначенный час мы с московским гостем прибыли в КБ-40 и, поднявшись на третий этаж, вошли в небольшой кабинет. Калашников оказался невысоким энергичным человеком, лицо которого больше всего запоминалось прищуренным, с оттенком шутливости взглядом. Он был в рабочем халате и с помощью штангенциркуля и логарифмической линейки производил какие-то измерения с лежащим на столе автоматом, внешне похожим на АКМ, но с необычным дульным тормозом. Поприветствовав нас, Калашников показал свое изделие, за считанные секунды разобрал и собрал его, но о предназначении дульного тормоза умолчал. Отведенное время истекло быстро: мы вручили Михаилу Тимофеевичу, комсомольцу с 1938 года, награду — почетный нагрудный знак «50 лет с именем Ленина» и удалились.
Спустя год состоялось важное событие — Калашников впервые выступил перед открытой аудиторией. А дело было так. В 1975 году Ижевск посетил командир легендарного крейсера «Аврора» Юрий Иванович Федоров. В Удмуртии его встречали на самом высоком уровне. Первый секретарь обкома партии В.К. Марисов по телефону предупредил меня о том, что планируется организовать встречу с молодежью, в которой помимо Федорова примет участие и Калашников. Мне надлежало собрать молодежь в Доме политического просвещения. Ровно в назначенное время в зал, до отказа набитый отличниками учебы, вошли Юрий Иванович Федоров и Михаил Тимофеевич Калашников. Помню, как долго не смолкали аплодисменты. Для Михаила Тимофеевича это было первое открытое выступление.
После мы не раз пересекались с ним по разным общественным делам, и я стал для Калашникова своим человеком. Тем более что к комсомолу он всегда относился с энтузиазмом — как к будущему страны. Сам он в молодости был комсоргом, работал в политотделе, а когда достиг высот в конструкторской деятельности и стал влиятельным человеком, всячески поддерживал комсомольские начинания. По долгу службы Михаил Тимофеевич часто бывал в воинских частях, на пограничных заставах, беседовал с молодежью и везде был желанным гостем. И это не сверху, а снизу, в самих воинских коллективах пограничников возникло начинание организовать среди солдат соревнование за право носить автомат с автографом самого Калашникова. Тогда комсомольцы Ижевского завода изготовили партию автоматов АКМ с надписью «Победителю в социалистическом соревновании от главного конструктора М. Калашникова». Приклад, цевье, рукоятка и ствольная накладка были выполнены из зеленой пластмассы под форменный цвет пограничников. Михаил Тимофеевич, часто бывавший в пограничных частях, лично вручал именной автомат победителю соревнования.
Наверное, уже тогда, в 70-х — начале 80-х годов, имя Калашникова стало неотделимым от понятия Родина. В 1977 году Михаила Тимофеевича занесли в книгу Почета Удмуртской областной комсомольской организации за большую работу по коммунистическому воспитанию. А спустя некоторое время Удмуртский обком комсомола наградил конструктора знаком ЦК ВЛКСМ «Трудовая доблесть», которым Калашников очень дорожил.
Он вообще любил молодых, их задор, готовность совершить невозможное. Многие школьники присылали ему письма с описанием своих «изобретений». Конечно, прорывных идей в них находилось мало, все больше предложения напичкать оружие всякими приспособлениями, а позже электронными гаджетами, но Михаил Тимофеевич (а он отвечал каждому) старался объяснить свою позицию очень деликатно, чтобы не погасить творческий пыл.
А в 1977 году, к тридцатилетию создания автомата АК-47, комсомольские организации Кировской области при поддержке военкоматов и ДОСААФ провели патриотическую акцию «АК-30»: юные «калашниковцы» проходили испытания на проверку теоретической, технической и военно-патриотической подготовки. Инициативу подхватили, и через 10 лет уже несколько областей приняли участие в акции под названием «АК-40».
После перестройки все изменилось: лозунги, ценности, пропаганда. Вместо коллективизма начали насаждать оголтелый индивидуализм: кто пойдет по головам, тот добьется успеха. Но остались люди, которые пытались прививать молодежи патриотизм, высокие нравственные идеалы. И, конечно, Михаил Тимофеевич был среди них. Помню, он лично посетил первый молодежный форум «Россия — страна побед», проходивший в Волгограде в 2007 году и приуроченный к 65-летию Сталинградской битвы, и выступил там с такими словами: «Приятно убедиться, что наша молодежь пробуждается, не остается равнодушной к политическим, социально-экономическим проблемам. За молодыми строительство нового. Остается лишь сожалеть, что молодежные организации пока разрозненны. Не все лидеры движения понимают, что их сила в единении под общим знаменем».
На новом поприще
На рубеже 80-х из обкома комсомола я перешел работать в обком КПСС — сначала заведующим отделом, а затем управляющим делами. Никогда не забыть, как закрывали Удмуртский обком КПСС: ворвались автоматчики, нас всех задержали — после начались допросы. Перетряхивали бумаги — искали золото партии. А подоплека у этих событий была совсем другая. Во время так называемого путча мы поддержали ГКЧП, а после его провала отправленную нами телеграмму отыскали среди документов ЦК и подняли на щит. В 1991-1992 гг. я стал невыездным. Попробовал заняться бизнесом, но это было мне не по душе. Спасла встреча с Юрием Ивановичем Белоцерковским, моим давнишним другом еще по комсомольской работе. Он к тому времени стал директором Ижмаша и предложил мне место управляющего делами. Шел один их самых сложных в экономике 1995 год: на заводе не было заказов, зарплат не платили месяцами, рабочие бастовали. Через год завод возглавил Владимир Павлович Гродецкий, с которым мы проработали затем 16 лет: уже перед выходом на пенсию я занимал должность советника генерального директора.
Думаю, не погрешу против истины, если скажу, что именно Владимир Павлович надумал сделать из Михаила Тимофеевича то, что мы сейчас бы назвали «медийной фигурой» (конструктора к тому времени немного подзабыли, как, впрочем, и других корифеев советской оборонки). Директору же было важно дать новый импульс к развитию завода, а для этого нужен был человек, к которому могли бы прислушаться на самом верху. Они оба горячо взялись за дело. Михаил Тимофеевич увидел в общественном служении, публицистической работе свое новое предназначение. Владимир Павлович привлекал Калашникова практически ко всем своим начинаниям. Письма в вышестоящие инстанции, зарубежным партнерам, видным политикам они всегда подписывали вдвоем. Подпись Калашникова открывала запертые двери и действовала самым убедительным образом практически на всех.
Например, на президента. Никогда мне не забыть историю с учреждением нового праздника — Дня оружейника. Собственно, все началось с сетований Михаила Тимофеевича на то, что вот, дескать, есть День учителя и День космонавтики, День строителя и День химика, а Дня оружейника нет. За что нас так обделили?! А когда эти разговоры достигли ушей Гродецкого, тот, в силу практического склада натуры, сразу поручил составить письмо президенту РФ Владимиру Путину с предложением учредить новый профессиональный праздник. Как раз представлялся удобный повод: президент собирался посетить Ижевск. Тут и был призван Калашников: ему вручили письмо с напутствием передать его главе государства. Я помню, каким обескураженным выглядел Михаил Тимофеевич. «Как же мне завести об этом разговор? — сокрушался он. — Во время визита каждая минута расписана по протоколу, вокруг охрана. А если он скажет, что ему некогда?!». Решили действовать по ситуации. Президента встречали в резиденции президента Удмуртии. Михаил Тимофеевич, конечно, тоже должен был поприветствовать его. За все про все у него было буквально минута-другая. Я ему говорю: «Скажите сразу, что у вас есть давняя мечта о Дне оружейника. А если он скажет, что это отдельный разговор, просто передайте письмо — там, мол, все написано». Так и получилось. Михаил Тимофеевич справился с волнением и сумел акцентировать внимание Владимира Владимировича на нужном вопросе. Тот не стал откладывать его решение в долгий ящик. День оружейника — профессиональный праздник работников российской оборонной промышленности, отмечается 19 сентября ежегодно с 2012 года.
Дошло до того, что Путина (не только его, но и Медведева, Рогозина и прочих высокопоставленных лиц государства) приглашали на Ижмаш в обход главы Республики Удмуртия, и все благодаря доброму отношению к Калашникову.
Зная, что Михаил Тимофеевич хорошо ко мне относится, Гродецкий обычно посылал меня с черновиками писем, а Михаил Тимофеевич вносил свои коррективы: обычно вычеркивал излишне льстивые или верноподданические фразы, старался придать стилю достойное звучание. Не реже прибегали к содействию Михаила Тимофеевича и республиканские руководители.
На моей памяти только дважды Калашников на уговоры поддержать инициативу местных властей ответил категорическим «нет». В первый раз это случилось, когда на территории снесенного после революции собора, вместо того чтобы отстроить его заново и тем восстановить историческую преемственность, власти решили построить музей Калашникова. Михаил Тимофеевич пришел в страшное негодование и заявил, что ноги его в этом музее не будет. Теперь там стоит храм св. архангела Михаила. Второй случай связан с намерением возвести на острове посреди ижевского пруда, любимого места отдыха горожан, бизнес-центр — небоскреб в виде автомата, нацеленного в небо. Калашников тогда тоже открестился от всяческого участия в этом деле, и в итоге проект положили под сукно.
А так — надо ли кого принять, встретить, совершить поездку по республике или в Москву, сопровождать делегацию концерна Ижмаш на выставках — везде был задействован Калашников. Регион получал пользу даже из его имени: помимо оружия, в Ижевске выпускалась разнообразная продукция под маркой «Калашников». Михаил Тимофеевич, который не получал никаких финансовых дивидендов от своих изобретений, говаривал: «Единственное, что у меня есть, это имя». Но он соглашался поделиться этим единственным достоянием ради процветания своей малой родины.
Можно сказать, что Михаил Тимофеевич открыл ижевскому оружию дорогу на экспорт. Лично знакомый со многими ведущими оружейниками разных стран, он часто бывал на международных оружейных конференциях и пользовался в этих кругах заслуженной славой. И вот, представьте, середина 90-х: госзаказ, и без того низкий, не подкрепляется финансированием. Хоть закрывай цеха и увольняй весь коллектив. Выжить можно было только двумя путями: перепрофилируя оружие с военного на гражданское и через экспорт. А на оружейном рынке конкуренция жесточайшая. И вот тогда из Михаила Тимофеевича сделали настоящее знамя отечественного оружейного дела. Его, уже перешагнувшего восьмидесятилетний рубеж, просили совершать многочасовые перелеты в самые отдаленные уголки мира — на оружейные выставки, для заключения договоров на поставку оружия с правительствами разных стран. Сами визиты, а их было больше пятидесяти, были насыщенными, с бесконечными встречами, переездами с места на место. И везде Калашников произносил речи, участвовал в дискуссиях и пресс-конференциях, дарил подарки, завоевывал сердца людей.
Поездка на Кубу, завершившаяся подписанием важных государственных и коммерческих соглашений, состоялась в апреле 2006 года, а уже в конце июня Михаила Тимофеевича стали уговаривать столь же успешно провести визит в Венесуэлу в связи с празднованием 195-й годовщины независимости этой страны. Он отказывался — здоровье пошаливало: шутка ли — такие перелеты, смена климата, плотный график… Но Гродецкий, которому генеральный директор ФГУП «Рособоронэкспорт» С.В. Чемезов уже передал персональное приглашение для Калашникова от президента Уго Чавеса, все же надеялся переубедить конструктора. Для переговоров он послал меня и первого заместителя генерального директора ОАО «Ижевский машзавод» Гиви Несторовича Биганишвили. С неспокойным сердцем мы надавили на чувство ответственности, столь развитое у Михаила Тимофеевича. Он понял, что его, не спросясь, задействовали в межгосударственной политике, а отказ может быть превратно истолкован — и потому согласился. Тот визит тоже прошел успешно, закончился подписанием межгосударственных соглашений. И тогда бы всем уже остановиться, но больно результативной были зарубежные миссии Калашникова.
Роковой стала командировка в Иорданию — на международную выставку военной техники «Софекс-2008» и для встречи с королем этой страны Абдаллой II. Апрель — очень жаркий месяц в странах Ближнего Востока, но этого как-то не учли, отправляя туда почти 90-летнего человека. Полет Михаил Тимофеевич перенес нормально. Принял участие в первом дне работы выставки. Но на второй день почувствовал недомогание: стала краснеть и пухнуть нога. Сопровождавшая его в поездке жена Файруза Узбековна, видя неладное, позвонила в российское посольство. Калашникова срочно отвезли в центральный военный госпиталь в Аммане, там он дважды терял сознание, были секундные остановки сердца, и врачи констатировали клиническую смерть. Михаил Тимофеевич терял память и речь. Четыре часа шла борьба за жизнь знаменитого конструктора. Желание жить было настолько сильным, что Михаил Тимофеевич смог выстоять. Лишь только удалось немного стабилизировать состояние больного, его доставили спецрейсом в Самару, а оттуда в Ижевск. Из аэропорта Михаила Тимофеевича сразу же отвезли в кардиоцентр. Помощник Калашникова Николай Николаевич Шкляев и Файруза Узбековна поочередно круглосуточно дежурили у его постели. Так продолжалось дней восемь. Затем Михаилу Тимофеевичу разрешили жить на даче под присмотром врачей из кардиоцентра. И первое, что сделал этот удивительный человек, едва избежав смертельной опасности, — это написал письма королю Иордании и врачам госпиталя со словами благодарности за то, что ему спасли жизнь.
Между тем Гродецкий собрал близких к Калашникову людей и призвал руководство концерна оградить Михаила Тимофеевича от излишних встреч и контактов. Не скажу, конечно, будто его посадили под домашний арест, но частенько «доступ к телу» не могли получить и те люди, которых он считал своими друзьями. Но Калашников не роптал и мирился с тем, что на него предъявляли права все кому не лень. Он думал, что это на пользу дела.
Поверить будущее прошлым
Вообще для меня Михаил Тимофеевич, наверное, последний в плеяде людей социалистической формации. Его энтузиазм, самоотдача, приоритет государственных, производственных ценностей над личными — все было оттуда, из эпохи строителей коммунизма. Поверьте, он был далеко не так наивен и всю оборотную сторону социализма знал не понаслышке, а испытал на собственной шкуре: раскулачивание и ссылку родительской семьи, смерть отца, долгие годы, проведенные вдали от родных из боязни, что выплывет правда о репрессиях, а уже в КБ пережил он и наветы, и травлю — много чего. И все равно годы Советской власти считал самыми справедливыми и светлыми для страны.
Михаил Тимофеевич рассуждал так: «Тяжело жилось в годы войны и еще пять — десять лет после нее, но народное хозяйство страны уверенно развивалось, условия реально улучшались. Сейчас трудно предполагать, достигли бы мы капиталистического уровня благосостояния или нет, если бы продолжали и сегодня жить при социализме, но утверждать, что жили бы гораздо лучше, чем в нынешнее время, можно уверенно. Это относится к большинству граждан страны, а не к тем, кто за счет них набил свои карманы. Да, к сожалению, в советское время ощущался дисбаланс в развитии народного хозяйства из-за отсутствия научно обоснованного видения перспективы. Опережающими темпами развивалась тяжелая промышленность, с упором на производство вооружения, а легкая, пищевая и другие отрасли оставались второстепенными. А с конца 60-х, когда международное положение стабилизировалось, не было острой необходимости десятилетиями «гнать» оборонку. Следовало сделать упор на том, чтобы накормить, одеть, обуть людей, дать им приобрести предметы домашнего обихода — ведь деньги у населения были. О конверсии задумались с большим опозданием и провели ее бестолково. А надо было ориентироваться на спрос: выпускать автомобили, мотоциклы, стройматериалы, мебель, садово-огородный инвентарь, бытовую технику и так далее. Во всем ощущался дефицит. Если бы частичная переориентация промышленности с оборонных заказов на выпуск гражданской народнохозяйственной продукции, на технику для сельского хозяйства произошла вовремя, никаких перестроек бы не понадобилось. А сегодня ситуация изменилась кардинально: товары, продукты есть в изобилии, но позволить себе их приобрести может далеко не каждый».
Другой эпизод на ту же тему я записал по свежим впечатлениям в 2006 году, а потом в шутку дал посмотреть отпечатанную страничку Михаилу Тимофеевичу. Вот ее содержание: «В 8.35 утром звонит Михаил Тимофеевич Калашников и говорит:
— Как это понимать? Наш президент Путин всем везде говорит, что жизнь улучшается, что пенсию в апреле увеличат на 128 рублей. А посмотрите, что получается. Я вам зачитаю по квитанциям по оплате за мой гараж. Смотрите: 2004 г. — 1176 руб., 2005 г. — 1260 руб., 2006 г. — 2206 руб. Я, конечно, переживу эту нагрузку, а как простой народ? Давайте посмотрим, что случилось с моим гаражом. Его оштукатурили, провели сигнализацию, сделали к нам новую дорогу? Ведь ничего нет! А все улучшается, только где и как — этого я не могу понять».
Я думал, что моя запись вызовет улыбку у конструктора. Но он взял ручку и вполне серьезно приписал в конце листа: «Владимир Викторович, пиши и дальше в таком же духе. М. Калашников». И поставил дату — 22.03.06.
В своих обсуждениях выбора правильного пути развития государства, в оценке его прошлого мы не раз упирались в личность Сталина. Михаил Тимофеевич был категорически против того, чтобы его вымарывали из истории, как некогда на общих фотографиях рядом с вождем закрашивали фигуры репрессированных сподвижников. «Это наша история, и ее нельзя переписывать», — таким было кредо Калашникова. Это вовсе не значит, что он был убежденным сталинистом. Он хотел быть справедливым и не выискивать в истории страны только позорные пятна.
«Смотрите, — говорил Калашников. — Царя Николая II десятилетиями обливали черной краской. Потом каждого советского правителя, спустя какое-то время после того, как он по тем или иным причинам выпускал бразды из своих рук, тоже причисляли к злодеям и вредителям: Сталина, Хрущева, Брежнева. Неужели же за прошедшие сто лет в нашей истории не было ничего хорошего, достойного одобрения и гордости?! Конечно, было! Но мы не хотим об этом помнить».
Да, в 2000-х годах уже малоубедительными выглядели те аргументы, с которых начинались реформы 90-х: о том, что партийные руководители зажрались, совсем отдалились от народа. На фоне наживающих миллионы новых «слуг народа» партфункционеры выглядели просто бедными родственниками. А народившегося барства во властных кругах Калашников не одобрял. И речь шла даже не о чем-то противоправном — взятках, коррупции, а о разных чествованиях, подарках, поощрениях и прочем.
И однажды он взбунтовался. Дело было накануне 10 ноября, дня рождения конструктора, и директор Ижмаша попросил меня прощупать почву: чего бы именинник хотел в подарок, где собрать гостей, чтобы с размахом отметить событие. Но, едва заслышав мои речи, Калашников отрезал: «Я против того, чтобы мой день рождения отмечали по-особому — дата не круглая. Кто желает, тот найдет возможность позвонить по телефону или сам придет ко мне. Пусть приходят без наряда, без графика. Подарков мне не нужно дарить, у меня их много. Пусть поздравят словами, добрым взглядом — я буду доволен. Некоторые меня, возможно, осудят, скажут — скупой, но я так решил». Не желая сдаваться, я стал расспрашивать о пожеланиях, которые могли бы быть у Михаила Тимофеевича. Он с легкой хитрецой улыбнулся и сказал, что если его приедет поздравлять руководство республики, то по пути к его дому им придется изрядно потрястить на колдобинах и ямах, неудобно получится. Нельзя ли немного подсыпать асфальта и выровнять дорогу? Естественно, просьбу исполнили. Так из своего дня рождения Калашников извлек общественную пользу.
Лицом к лицу
Сейчас мне трудно сказать, в какой именно момент наше сотрудничество переросло в дружбу. Наверное, где-то в середине 90-х годов. Постепенно Михаил Тимофеевич уже без всякого официального повода стал приглашать меня к себе домой, на дачу, в поездки.
Удивительный он был хозяин: хлебосольный, душа компании, прекрасный рассказчик, любитель делать подарки. Каждый раз, возвратясь из далекой командировки, устраивал маленькое застолье для ближайших друзей. Каких только бесед не вели мы за накрытым столом! О политике, о мировых лидерах, о судьбах России. Но в глазах Михаила Тимофеевича и мелкие события были достойны упоминания и обсуждения: жизнь захватывала его целиком, во всех своих проявлениях. Рассказывал о новых людях, с которыми свела жизнь, о прочитанных книгах.
Он часто наизусть читал стихи целыми страницами: Некрасова, Пушкина, Есенина. Иногда к месту мог и свой экспромт ввернуть. Не только рассказчиком, но и слушателем он был замечательным. Никогда не перебивал, давал высказаться до конца. Потом анализировал, и уже вместе мы находили выход из ситуации.
Мне даже сложно сказать, когда и как он отдыхал — такой неугомонный был у него характер и так приучен был сызмальства к труду, что не мог себе представить иного времяпрепровождения. У меня сохранилась наша общая фотография с дарственной надписью, вполне афористичной: «Если нет цели, то и попутный ветер не поможет». А у Михаила Тимофеевича целей было множество: от продвижения российского оружия на международном рынке до получения охотничьих трофеев и возделывания сада на даче. Еще он был заядлым автолюбителем, много свободного времени тратил на профилактику личного автотранспорта. Особое внимание обращал на оснащение своего вездехода (подарок к юбилею от Рособоронэкспорта), предназначенного для поездок на охоту или рыбную ловлю. В этой машине была предусмотрена любая мелочь: все оборудовано так, чтобы было удобно и ехать, и отдыхать в лесу или на берегу.
Сейчас я стараюсь припомнить: при нескончаемом потоке гостей (иногда ему приходилось принимать до десяти человек в день — дома и на работе) много ли было у Михаила Тимофеевича долгих постоянных привязанностей? Тех людей, кто всегда был с ним рядом по жизни? И надо сказать: нет, таких было немного.
Друзей-конструкторов, с которыми в свое время сражались с конкурентами и госприемкой за автоматы и пулеметы, уже не осталось. Это один из не самых приятных бонусов долгой жизни. Соратники уходят, на смену им приходят конкуренты. Хотя с годами Калашников, в высшей степени требовательный и к себе, и к другим, стал мягче относиться к людям. Помню, еще в советские годы он, выступая на собраниях, говорил неизменно: «мой автомат», «моя разработка», «мое оружие». Я тогда старался ненавязчиво до него донести, что замалчивать вклад коллектива не очень-то дальновидно с его стороны. Хотя сейчас ситуация видится мне не так однозначно. На весь Советский Союз было считанное количество оружейных заводов с конструкторскими бюро при них, и желающих сменить главного конструктора на его посту находилось великое множество. Любой повод бы сгодился, любая оплошность, чтобы сместить руководителя, а значит — и поставить под удар будущность созданного им оружия.
Это потом, уже отойдя от конструкторской деятельности, Калашников наоборот в каждом выступлении обязательно подчеркивал огромную роль всего коллектива завода в создании оружия. Но весь парадокс состоит в том, что, даже отойдя от дел, он продолжал быть главным конкурентом для нового поколения конструкторов. По той простой причине, что именно его оружие было принято на вооружение Российской армии. Я знаю про много сломанных судеб российских оружейников. Но все равно все они не Калашниковы. Сам Михаил Тимофеевич считал, что его автомат не превзойден никем — и так будет до тех пор, пока не изобретут новые патроны. А под те, что есть, у АК оптимальная конструкция.
Его сын Виктор Михайлович — автор пистолета-пулемета. Но, точно скажу, в его успехе поддержка отца отсутствовала начисто. Они вообще были не слишком близки между собой — разве что на парадных портретах вместе позировали. Виктор Михайлович был чудесным человеком — отзывчивым, интеллигентным. И мне за него немного обидно было, что близко к себе его Михаил Тимофеевич не особенно подпускал. Ну да не мне судить.
После смерти жены Екатерины Викторовны, а потом трагической гибели дочери Наташи Михаил Тимофеевич долгое время жил один: сам себе готовил, прибирал. Потом в его жизнь вошла Файруза Узбековна — Михаил Тимофеевич звал ее просто Фаина, Фая. Очень ее ценил и уважал, даже стихи писал в ее честь. Мы с Николаем Николаевичем тоже к Фаине стали очень тепло относиться. Так что при всем его богатом общественном служении близкий круг Михаила Тимофеевича был очень узким, он долго к людям приглядывался, прежде чем к сердцу подпустить.
И еще есть один момент, на котором хочешь не хочешь, а надо остановиться. Калашников видел, что из него при жизни делают культовую фигуру, заранее вписывая в историю российского государства. И, мне кажется, он для себя разделял, что человеческое, а что — государственное, для истории. Так, когда музей задумали создавать, он сетовал: «Если уж взялись за дело, то и открывали бы музей в деревянном доме, где мы с Катей начинали жить в Ижевске. Это был бы настоящий музей Калашникова». Сейчас дом этот уже снесли.
Но и тем музеям, где есть посвященные ему экспозиции, — в Ижевске, в Военно-историческом музее артиллерии в Санкт-Петербурге, в селе Курья Алтайского края, где он родился, Михаил Тимофеевич щедро жертвовал фотографии, личные вещи. Даже свой автомобиль-вездеход, на котором ездил на охоту, отдал в выставочный зал. Его заботило, каким он останется в памяти не только нынешнего, но и будущих поколений.
Уже несколько лет мы живем без него. Вспоминая беседы с Михаилом Тимофеевичем, его выступления, листая свои старые записки о нем, я все больше удивляюсь, каким даром предвидения он обладал. Его суждения оказывались удивительно точными. «Все нужное просто, все сложное — не нужно», — множество раз слышал я от Михаила Тимофеевича это изречение. Вот только прийти к такой всеобъемлющей глубокой простоте дано далеко не каждому. Наверное, к ней может привести только вся жизнь.
Свернуть статью
Я дружил с великим человеком (стр. 20-23)
Аннотация:
Не расстанусь с комсомоломЯ познакомился с Михаилом Тимофеевичем Калашниковым больше сорока лет назад и со временем контакты по службе переросли у нас в крепкую дружбу. Наша первая встреча произошла при следующих обстоятельствах. В 1974 году в Ижевск приехал заведующий отделом спортивной и оборонно-массовой работы ЦК ВЛКСМ и выразил настойчивое желание встретиться с создателем АК-47. Мне как первому секретарю областной комсомольской организации пришлось ему объяснить:
— Михаил Тимофеевич — человек засекреченный. Даже я не знаю, где он работает.
— А за рубежом знают, — парировал собеседник, не собираясь отказываться от задуманного. Читать всю статью